© Сайт "Християнский Духовний Навігатор"
Джерело:  link завантаження публікації
Для друку: PDF версія

ЗАГАДКА БРАЧНОГО ЧЕРТОГА
притча о мудрых и неразумных девах,
  дети Премудрости, София и Христос
 

Часть 3

В притче 10 дев ожидают прибытия жениха. Жених задерживается, ожидание происходит в ночи. Пять дев имеют масло, а соответственно их светильники горят. И как отмечается, в исследовании брачных церемоний, тогда в качестве светильников на брачном пире использовались скорее факелы. Остальные пять – масла не имеют и отвлекаются на его поиск, но жених вернулся и девы с маслом для их горящих светильников попадают на брачный пир. Остальные пять – опоздали и двери навсегда для них закрылись, и из-за закрытых дверей доносится голос жениха, что он никогда не знал их.

Как отмечают исследователи древних традиций и обрядов, в основе притчи лежит традиция приглашения на брак жениха и невесты – друзей жениха и подружек невесты, которые сопровождают главных персон, подруги – с невестой, а друзья – с женихом. Однако построение притчи имеет тот важный момент отличия от реальной жизненной традиции, что подруги невесты и представлены в притче по сути самой невестой. Во-первых, постоянно акцентируется, что это именно девы, во-вторых - они привязаны, стремятся и общаются с самим женихом. В-третьих, никакая персона невесты в притче не фигурирует вообще. В-четвёртых, закрытые двери брачного пира представлены самой большой жизненной катастрофой для отвергнутых неразумных дев, наподобие разрушения их личной свадьбы.

Примечательно, что роковое разделение дев произошло ровно наполовину, что предположительно и можно связать с картиной тотального разделения, когда «один – берётся, а другой оставляется». И в этом ключе притча развивает картину неизбежного разделения и спасения второй части, которая воссоединиться далее со своей истинной «второй половиной», ведь не зря именно потерянная часть не имела в себе ни масла, ни горящего огня. Такое разделение и последующее соединение с истинным образом в брачном чертоге по сути и есть осмысление пути спасения, однако теперь уже в представлении брачного чертога. И по сути, это своеобразный ключ мистического понимания того, что происходит внутри духовного мира самого человека, когда только та часть внутреннего мира личности, что имела помазание масла и горящий светильник – имеет отношение к своему истинному образу и соединится с ним.

Однако с другой стороны изложение притчи мыслится в коллективном ключе. Матфей излагает, что девы как персоны общаются между собой. Однако вполне реально что здесь изначально и были переплетены две стороны: личная мистическая и коллективная. Хочется отметить и особенность повествования коллективного ключа, когда в изложении возникает и курьёзный момент, о странном примере мудрости «мудрых дев». У неразумных масло закончилось. Они просят его у тех, кто его имеет, но получают отказ. Мудрые девы при этом посылают глупых, неразумных на какой-то надо полагать местный базар купить там масла, но спят ведь дома продавцы, дело ведь протекает ночью, когда ночью купить физически невозможно и не то, чтобы купить, без горящего светильника и идти, куда-либо в то время ночью - нереально.

Стоит и указать, что Матфей строит притчу в эсхатологическом ключе, когда задержка жениха связана с ожиданием и возможно так указывает на некое последнее время второго пришествия. Исходя из самых различных примеров сравнения притч Матфея с альтернативным изложением делается и вывод, что Матфей часто сам и связывал имеющийся у него материал речений с представлением о втором пришествии, что также могло произойти и здесь.

Говоря о картине тотального разделения, то в притче делится не некая пара, а именно группа, что также может указывать на замысел реального коллективного разделения. И здесь хочется вспомнить и ещё один, казалось бы, невзрачный момент, но имеющий важность для нахождения ключей к пониманию притчи.

Так Ев. Матфея и Ев. Луки содержат одновременно сходные и специфические поэтические логии, где фигурируют некие спорящие друг с другом дети.

«16 Но кому уподоблю род сей? Он подобен детям, которые сидят на улице и, обращаясь к своим товарищам,17 говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали.18 Ибо пришел Иоанн, ни ест, ни пьет; и говорят: в нем бес.19 Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. И оправдана премудрость чадами ее.(Матф.11:16-19)».
«31 Тогда Господь сказал: с кем сравню людей рода сего? и кому они подобны?32 Они подобны детям, которые сидят на улице, кличут друг друга и говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали.33 Ибо пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: в нем бес. 34 Пришел Сын Человеческий: ест и пьет; и говорите: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. 35 И оправдана премудрость всеми чадами ее. (Лук.7:31-35) »

Не вдаваясь в подробности структуры текста, возможных вариантов трактовок или каких-либо реконструкций следует отметить здесь самые главные моменты.

Данная логия предлагает две противопоставленные группы детей: одна группа чётко обозначена, как дети этого рода (этого мира) и вторая группа - дети иного рода, которая в Ев. Луки обозначена «детьми премудрости» или «детьми Софии». В Ев. Матфея синодального перевода для пояснения смысла отрывка уже говорится о делах мудрости. Вместе с тем тот же перевод Кассиана сообщает о рукописях Матфея, с таким же, как и в Луке обозначением, когда говорится не о делах, а о «детях Софии». Дети же этого рода и противопоставлены в тексте неким детям иным - детям Софии. И эти дети нечто противоположное говорят друг другу. И надо полагать дети мира не приемлют Весть, но дети Премудрости – это и есть те, кто её принял. И главное заявление этого повествования и заключено в том, что премудрость и даже ближе по смыслу персона Софии - оправдана, и её явленные дети в этом мире и есть причиной её оправдания.

С точки зрения основы притчи о десяти девах, как реального жизненного примера или же в коллективном её представлении – в притче нет невесты. Но сами эти девы и представлены здесь невестами и это именно их свадьба. Но с другой стороны - жених здесь один, один для всех. Но это не может быть гарем, поэтому жених - Христос должен быть индивидуален для каждой невесты, так это естественно и мыслится каждым читателем. Образное и целостное восприятие строит то, что Христос здесь и должен быть представлен для самих невест некими индивидуальными единосущными ему женихами, которые и есть он сам. И каждая невеста имеет здесь естественно своего жениха. С другой стороны девы образно все вместе для самого Христа и представляют одну единую невесту, и она также должна быть представлена единым персонифицированным образом. И в рамках евангельского изложения его не нужно придумывать, он персонифицировано есть в самом евангелии – это есть София. Она собой и представляет своих детей - невест и является их единым образным и персонифицированным представлением. Поэтому на индивидуальном уровне и свершается спасение в индивидуальном соединении души человека с тем её ангелом - истинным образом, восстанавливая некогда утраченную целостность. На глобальном надмирном уровне – по сути здесь мыслится брак Софии и Христа, и в этом также восстанавливается полнота некогда утраченной целостности.

По сути перед нами снова повтор мысли о восстановлении полноты, что дополняет ряд евангельских притч: известной притчи о блудном сыне, который из чужбины возвращается домой к своему Отцу (Лук.15); о нахождении хозяином своей потерянной и недостающей до количества общей полноты овце (Лук.15:6); о кающемся грешнике, который сравнивается с находкой, некогда потерянной одной из полноты десяти драхм (Лук.15:9). Теперь же это восстановление рассматривается через свершение спасения как индивидуального, так и глобального плана через картину брачного чертога.

И конечно же за таким глобальным пониманием должно было стоять представление о том, как и в чём заключалось падение Премудрости, раз она оказалась оправданной тем, что среди рода людей этого мира вдруг были пробуждены и открыты дети Божьи. И если открытие, явление и восхождение назад этих детей и определяет оправдание Премудрости, то симметрично их падение и потеря в среде этого мира может быть осмыслено тем, что связано с её осуждением, как, впрочем, и сам этот мир теней с владычеством его властей и сил в котором требуется спасение. Ведь если и олицетворение того рода детей, который ныне стремится на брачный пир заключено в самой Софии и оправдывает её, то и обратный случившийся процесс олицетворения рода отпавших от истока также естественно может олицетворяться той же Софией, её ошибкой и осуждением.

Так или иначе такие представления и развивались в общинах до масштабных и сложных космогонических картин, тогда как базовый исток и обнаруживается в самом евангельском тексте. Как, впрочем, могли в учениях они и исходить и из ныне уже недоступных нам источников с моментами учения и речений самого Спасителя.

Примечательно, что в посланиях ап. Павла также содержится образ матери, что возносит своих детей над этим миром, над его силами и властями. В канонической же версии текста этот образ уже стал матерью - «Вышним Иерусалимом» и который лишь знаменует свободу без самого возношения. Образ возносящей матери обозначен в версии первого издания, а также в свидетельстве упоминаний ранних авторов. И здесь, в тексте первого издания, персона образа у Павла чётко не определена, тогда как по смыслу текста Послания Галатам, где он и используется, образ матери может быть соотнесён с верой (πίστις). Вместе с тем апостол также оперировал воззрением о премудрости (σοφίᾳ), непознанной и скрытой для сил этого мира, но являющейся своеобразной средой пребывания и назидания совершенных.

Предполагая же существование предвечного пребывания избранных возникает и естественное разделение на тех, кто принадлежит этому числу, а кто нет и последующий вопрос о принадлежности каждого вопрошающего. Раннехристианские представления и фиксируют разделение людей на духовных и душевных. Так или иначе представления фиксируют и мысль о принадлежности всех ищущих спасения – «духовных» и «душевных», как «званных», так и «избранных» к Софии [4]. Пусть и с той разницей, что «душевные» движутся и спасаются посредством помощи и содействия «духовных» и такая мысль также зафиксирована в известном нам наследии ап. Павла. Но, если сам человек и погибает, то истинный образ – умереть и исчезнуть не способен.

Говоря же о посмертном восхождении в мистерии брака павшего образа с первообразом, представление о посмертном восхождении души в брачный чертог, по сути и есть отражением процесса внутреннего мира человека, его «поста» от мира, его практического разотождествления, что было проявлено в самой жизни, когда этот внутренний мир однажды и становится вдруг внешним реальным и единственным, а восхождение здесь лишь отображает то, что и происходило при жизни.

Рассмотрим же далее сами исторические свидетельства этих воззрений.

[4] David Brakke. Gnosticism: From Nag Hammadi to the Gospel of Judas. Course Guidebook.
Перевод: Андрей Васильев. Дэвид Брэки. Стать мужчиной через валентинианский ритуал.

_