© Сайт "Христианский Духовный Навигатор"
Источник: ссылка
 
     
 

  ИСТОРИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ЕВАНГЕЛЬСКИХ ПОСМЕРТНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ

 
 

Шеол, ад, художник мучений - появление учений и картин Нового Завета

 
 

Данная публикация призвана продемонстрировать процесс появления новозаветных «загробных» картин, которые при этом представлены словами самого Иисуса, а также оценить степень их достоверности на основе свидетельства самых разнообразные документов первых веков раннехристианской эпохи - как текстов самих канонических евангелий, так и их пересечений с внешними по отношению к канону свидетельствами.

Достаточно ярким евангельским примером является пример сопоставления двух идентичных проповедей Иисуса, которые изложены в Ев. Луки и Матфея. Здесь перед нами возникает известное выражение о «скрежете зубов». При этом в первом случае данное выражение является явным аллегорическим приёмом передачи состояния зависти и злобы, во втором случае оно уже становится описанием загробных мучений с «привлечением» тьмы внешний. Также показано, что при сравнении версий одних и тех же притч именно Матфей переводит всё в русло «посмертных» картин воздаяния грядущих судов, оперируя выражениями и темами «тьмы внешней», мучащего огня, горящей печи.

Сравнивая по сути одни и те же евангельские притчи можно обнаружить, что именно у Матфея они облечены в тему суда и «посмертного» воздаяния и снабжены выражениями «загробных» реалий. Например, в притчах о благоразумном рабе и о талантах, при сличении Луки и Матфея, снова именно Матфей оканчивает изложение «плачем и скрежетом зубов» имея ввиду посмертное воздание и его реалии, тогда как у Луки никаких «загробных» откровений нет вообще. (Мф. 25:14-23 - Лука 19:11-28).

Чёткая идентичная картина появления «загробных откровений» обнаруживается аналогично при анализе притчи о брачном пире. И при сравнении повествований именно Матфей опять вводит «загробную» картину некоего мрачного места «внешней тьмы» с зубным скрежетом там. А в этом уже примере появляется возможность сравнения повествований версией изложения притчи согласно внешнего по отношению к канону источника - Евангелия Фомы. И в нём, в идентичной притче, никаких подобных картин - нет, при этом изложение самой притчи близко к изложению Ев. Луки.

С этим же внешним источником можно сравнить и притчу о неводе Ев. Матфея. Сравнение ярко демонстрирует, что вся эсхатологическая картина и картина «скрежета зубов» построена исключительно самим Матфеем, при этом простая жизненная притча для простого слушателя первого века превратилась в невероятный и неправдоподобный по сюжету рассказ. И здесь важно отметить, что говоря о Матфее, мы говорим о некоем составителе библейской книги, а не апостоле.

В следующей публикации обращается внимание на использование Матфеем такого сочетания как «тьма внешняя» и истоков его происхождения. Далее можно прийти и к выводу, что Матфей использовал соответствующие термины из некоего имеющегося у него материала речений Христа, но эти термины он использовал уже в своём личном понимании. Такие образы и выражения как «неугасимый огонь», «огненная печь», «и тьма внешняя» - обнаруживаются и в раннехристианских документах, но принадлежат они иному вероучению и иному мышлению. И там они рассматривались сутью жизненного мира человека, что становится далее его реальностью. При этом спасение рассматривалось и в открытии новой внутренней реальности Царства уже при жизни.

Таким образом, например, трижды применяемое Матфеем выражение «тьма внешняя» не может считаться выдумкой, но лишь заимствованием из иного учения и переработкой в меру своего понимания, что и продемонстрировано в отдельной публикации. При этом внешние источники открывают именно целостное представление. Так, там обнаруживается вторая сторона представления относительно "тьмы внешней" – "свет внутренний". Однако можно заключить, что при копировании была взята только одна сторона и целостная картины была разрушена. При этом при заимствовании не было понимания самой картины, но были фактически перенесены лишь разобщённые фрагменты.

Если говорить о канонической евангельской традиции, то евангелист Иоанн вообще не прибегает к темам каких-либо посмертных реалий. Он или не видит важности и необходимости или исключает тему посмертных реалий как неавторитетную для него. Это в свою очередь снова демонстрирует, что синоптическое изложение темы, а особенно у Матфея, было его личным пониманием и его личным религиозным построением.

Апостол Павел упоминает тему вскользь, не вникая и не раскрывая её вообще, возможно по причине изложения учения для внутреннего круга, как он сам и описывает - круга совершенных. И надо сказать воззрения эти в раннехристианский период существовали, но не были такими же, как представлены ныне нам в канонических текстах. Хотя необходимо отметить, что как таковых строгих и чётких канонических представлений - нет, а сам канон при этом отразил вариации существовавших тогда раннехристианских взглядов.

Таким образом, имеющиеся новозаветные картины и учения являются лишь версией понимания и толкования авторов, имеющих доступ к источникам речений Христа. И перед нами в итоге всего лишь пример толкования тех или иных моментов, которые восходили к учению, но были скопированы и переработаны, получив статус прямых речений, на которых и были построены в будущем авторитетные «апостольские» евангельские «загробные» описания. Изобилующее же всевозможными эсхатологическими картинами грядущих судов и посмертных картин Ев. Матфея при сравнении с другими текстами выявляется лишь примером создания религиозного учения, востребованного временем и сделанного вероятно по шаблону известных тогда проиудейских представлений.

 
 

Влад Вальберг
март  2023
vladvalberg@gmail.com

 
   
     
 
В рубрику